Страница 10

Новый роман Алексея Иванова "Блуда и МУДО".
Издательство "Азбука-классика", 2007 г., 572 с.

   Поясняя, откуда произошло название романа, автор отмечает, что слово "блуда" на уральском жаргоне означает "нелепость", "неприятность", "заморочку". А аббревиатура МУДО расшифровывается как "муниципальное учреждение дополнительного образования". "Подчеркиваю: именно "дополнительного", а не "дошкольного". Аббревиатура эта - официальная, я ее не придумывал, можете посмотреть в интернете в любом поисковике. МУДО сейчас называются Дома пионеров, спортшколы, детские музыкальные и художественные студии и прочее", - отметил Иванов.
    С любезного согласия автора мы публикуем фрагмент этого произведения.
   Поскольку мы считаем, что описание супермаркета города Ковязина получилось очень удачным, мы хотим обратить на него ваше особое внимание.
При желании вы можете воспользоваться навигационными кнопками, чтобы прочитать фрагмент целиком.

От моржовской общаги до Крестопоклонной площади можно было дойти по улице маршала Рокоссовского. Никто не знал, какое отношение Рокоссовский имел к Ковязину. Но ближе к центру, когда из-за крыш и труб двухэтажных купеческих особняков начинала вздыматься дырявая и щербатая громада Спасского собора, складывалось впечатление, что Рокоссовский здесь всё-таки как-то в тему…

Улицу Рокоссовского поверху пересекали многочисленные рекламные растяжки, словно лозунги первомайской демонстрации.

Перед здоровенным ангаром металлорынка висела первая растяжка: «Нержавеющие стали!». Знак восклицания, видимо, означал радость тех анонимов, которые раньше были ржавеющими, а вот теперь справились со своим недостатком. Моржов тоже порадовался, что они наконец-то стали неподвластны коррозии.

«Бутилированная вода», - читал Моржов дальше. …Нету в русском языке глагола «бутилировать». Есть выражение «разливать в бутылки». Но «разлить в бутылки» - это просто взять и разлить, а «бутилировать воду» - значит, произвести над водой некое облагораживающее действо. По улице маршала Рокоссовского Моржов шагал к площади под Черепом в Гостиный двор, чтобы тоже произвести над собой некое облагораживающее действо – штанировать задницу.

«Варим гаражи», - читал Моржов следующую растяжку.

Вообще-то, конечно, задница Моржова была уже достаточно штанирована, но Моржова не удовлетворяло целеполагание собственной штанации. Штанация была ориентирована на МУДО, на улицу города, на комнату общаги. Пребывание задницы в Троельге выпало из пакета вариантов штанации. Приходилось спешно развивать базовые фонды.

   Обогнув бетонный угол ограды вокруг собора, Моржов прочёл последнюю бессмысленно-ликующую растяжку: «Мы открылись!» Эту растяжку повесили ещё зимой – после перестройки старинного Гостиного двора под современный гипермаркет. Видимо, когда сеть гипермаркетов разорится, эту растяжку легко можно будет скорректировать на «Мы накрылись!».

Превращение Гостиного двора в гипермаркет практически никак не сказалось на его облике. Насколько знал Моржов, таково было условие областного комитета по охране памятников, когда решался вопрос о передаче исторического здания в долгосрочную аренду сети гипермаркетов «Анкор». «Анкор» ничего не изуродовал, только перекрыл пирамидальной стеклянной кровлей квадратное пространство внутри торгового каре. Похоже, что архитектору сети «Анкор» не давали покоя лавры того китайца, что водрузил стеклянную пирамиду перед самим Лувром. Впрочем, снаружи эта кровля, как подсознание, не просматривалась.

Из новшеств на себя обращал внимание большой плазменный экран, изящно помещённый во фронтон туда, где раньше красовался гипсовый герб города Ковязин. Моржов, конечно, понимал, что есть какие-то причины, чтобы называть такой экран плазменным. Но после фантастики, прочитанной Моржовым до девятого класса, термин «плазма» у него ассоциировался со звёздами, протуберанцами, фотонолётами, а уж никак не с телевизором, даже очень большим. Наверное, авторы этого термина считали его словечком интеллектронной, постиндустриальной цивилизации, а Моржов всё никак не мог переварить эту напыщенность. Выражение «плазменный экран» было для него такой же кентавромахией, как «лазерная клизма». Впрочем, в каком-то смысле плазменный экран и был лазерной клизмой.

Обычно на экране крутили рекламные ролики поставщиков «Анкора». Это вызывало страшный гнев продавцов соседнего рынка-толкучки. «Конкуренцыя, ёбтыть!» – негодующе поясняли они. В той своей части, которая выходила на фасад гипермаркета, рынок галдел особенно оголтело. Но сейчас на экране показывали переписанное с телека интервью Наташи де Горже – владелицы сети «Анкор». Внешне Наташа немного походила на Милену Чунжину. Моржов приближался к Гостиному двору, с удовольствием разглядывая эту де Горже. Он бы не отказался, чтобы она была «де Морже».

Наташе было года двадцать два. Как в таком возрасте она исхитрилась сколотить империю из гипермаркетов, Моржов не знал. Самому ему в двадцать два года не всегда хватало денег даже на опохмелку. У Моржова было несколько предположений об источниках наташиных богатств, но все они характеризовали, скорее, самого Моржова. А Наташа выглядела и вела себя как маленькая девочка, которая никак не могла погрузиться в пучину грехопадения до тех глубин, которые воображал себе Моржов.

- Сеть «Анкор» состоит уже из четырнадцати предприятий формата жёсткого дискаунтера, разнесённых по всей области, - пискляво рассказывала Наташа на всю Крестопоклонную площадь. - Хотя, конечно, наибольшая их концентрация – в областном центре.  Если говорить о нашем самопозиционировании, то можно выделить два смысла нашей сети. Мой общественный долг как руководителя – донести идею, концепцию, философию сети «Анкор», которая ныне имеет лидирующие позиции в продовольственном ритейле региона. Именно эти ценности исповедует менеджмент компании…

«Вы, значит, не торгуете!..- осенённо обратился Моржов к Наташе. – Вы ценности исповедуете!.. А-а!..»

У стеклянных самораздвижных дверей Гостиного двора Моржов вдруг увидел Соню Опёнкину – ту пухленькую девушку, которую Шкиляева запланировала упечь в Троельгу вместе с ним и со всеми прочими. Наташа де Горже вмиг превратилась в абстракцию. Моржов косо взбежал к Соне по ступенькам.

- Сонечка, здра-авствуйте! – ласково пропел он.

Соня оглянулась и стеснительно заулыбалась.

- Ждёте кого? – Моржов чуть наклонился к ней.

Соня засмеялась и прикрылась ладошкой.

- Я дверей… Ну, боюсь, - сказала она. – Не могу понять, типа как они открываются… Вот врежусь лбом в стекло…

- Не врежешься, - заверил Моржов, сразу переходя на «ты», потому что сейчас Сонечка не отразит его форсированной интимизации общения. Моржов под локоток повлёк Соню к дверям. – Там в подвале специально обученный человек сидит, - ворковал он по пути, - а здесь в полу щёлка. Человек смотрит в щёлку и видит, что идёт симпатичная девушка. Он сразу на кнопку жмёт, чтобы дверь открылась. Так что в-в-в… тебе ничего не грозит. Тем более, ты со мной!

Моржов выпятил грудь, двери послушно разъехались, и Моржов сделал длинный журавлиный шаг в магазин.

- Ну вот, мы и попали! – объявил он, заводя Соню в холл. Словно от избытка чувств, вызванных победой, он слегка приобнял Соню. Сонечка смеялась. Моржов поглядел на неё и понял, что Соня, как кошка, вызывает желание постоянно тискать её.

- Вам куда? – лучезарно спросил Моржов и чуть не отвесил сам себе подзатыльник, потому что опять соскочил на «вы».

- Да я как бы сумку хотела купить… Ну, чтобы ехать в этот лагерь, - беспомощно призналась Соня.

Моржов многозначительно поднял палец.

- Я знаю здесь одно местечко, - таинственно сообщил он, - особый отдел. Только для избранных. Называется «Сто тысяч любых сумок для Сонечки». Предлагаю обмен.

- Какой? – смущённо-кокетливо спросила Соня.

- Я иду с тобой за сумкой, а потом ты идёшь со мной…

- Куда? – тихо спросила Соня.

- Я не могу говорить об этом с девушкой без сумки. Пускай девушка хоть без всего будет, особенно если она так же хороша собой, как ты, - Моржов отступил на шаг и волнистыми линиями обрисовал в пространстве пышные очертания Сонечки, - но девушке без сумки сказать не могу. Извини – принципы.

Моржов уже неоднократно убеждался: наивные девочки города Ковязин считали, что если человек в очках, значит, он приличен и безопасен. Значит, с ним можно заигрывать весьма фривольно. На излишне крутых виражах флирта таких девушек обычно и выбрасывало из колеи в постель к Моржову.

Моржов повёл Соню по залам гипермаркета, положив руку ей на талию. Ладонь словно невзначай съезжала с вертикали талии и останавливалась на крутом изгибе попы. Народу в залах толклось много, и потому для мужчины вполне уместным казалось держать руку на талии девушки – это выглядело как круг-оберег. Поскольку зад у Сонечки оказывался значительно шире талии, моржовской руке даже полагалось спуститься на ягодицу, чтобы увеличить диаметр этого охранного круга. В глубине рассудка (явно, впрочем, мелковатой глубине) Соня, конечно, поняла, что её как-то уж очень быстро взяли за булку, но не трепыхалась, а смущённо покорилась.

Евроремонт в Гостином дворе поднялся только до начала сводов старинного потолка, а дальше ограничился люминисцентными нервюрами по рёбрам арок. Сверху свисали яркие флажки с надписями «Скидка 15%!», «Скидка 30%!», «Скидка 50%!». Похоже, Наташа де Горже решила облагодетельствовать весь сектор клиентуры среднего достатка. Количество флажков было как на крейсере «Аврора» в день Седьмого ноября. В толпе мелькали юноши-продавцы и девушки-продавщицы в жёлто-зелёной униформе и в бейсболках. Они не стояли за прилавками, а активно общались с клиентами, словно старые добрые друзья. Девушки даже дарили детям жёлто-зелёные шарики. В сочетании с вызывающе-мёртвыми манекенами всё это выглядело как-то уж очень грозно.

С экранов на простенках пищала сама Наташа:

- Положение нашей компании я бы оценила как стабильно успешное. Работая в формате жёсткого дискаунтера, мы получили хороший экономический эффект, склоняя поставщиков к изменению закупочных процессов и ассортиментной матрицы на получение наименьшей закупочной цены. Нам интересно работать креативно, выстраивать новые логистические процессы и апробировать новационные подходы в сегменте потребителей среднего уровня. Эскизный проект региональной экспансии «Анкора» был построен с учётом мировой практики деятельности дискаунтеров как в направлении потенциального клиента, так и в направлении потенциального оператора…

Под щебет Наташи Моржов и Соня свернули в отдел сумок. Гомон голосов и шарканье шагов чуть отдалились. Жёлто-зелёный молодой человек, улыбаясь и склонив голову, уже спешил к Соне.

- Как вам помочь? – спросил он.

- Мы сами, - отрезал Моржов, поворачиваясь к стеллажам. – По стране из края в край ходит мальчик Помогай…- пробормотал он стишок времён советско-китайской дружбы.

- Состоявшийся бренд позволяет нам проводить политику операторских тендеров, а это для нас понижает естественный барьер – финансовые возможности населения, - из-за стойки с сумками уверяла Наташа де Горже. - Для других региональных предприятий мелкой розницы наша политика неприемлема в силу слишком высоких для них рисков, а мы уже можем позволить себе конкуренцию ещё и по принципам качественности и системности…

- Я вон там посмотрю, можно? – спросила Соня, которую магнитом притягивали дамские сумочки.

Моржов кивнул, деловито выворачивая объёмистый баул и разглядывая швы.

- А что вы скажете о непрофильных направлениях деятельности сети? – врезался в наташину речь голос журналиста.

- Надо глядеть правде в лицо. То, что в условиях рынка считается непрофильным, в общественном плане имеет доминирующее значение, - не умолкала Наташа. - Пусть конкуренты и расценивают подобную деятельность «Анкора» как косвенный промоушн, но рядовой потребитель относится иначе. У нас иной принцип оптимизации активов, нежели принято среди обычных сетевиков. Начнём с того, что наши якорные арендаторы - это муниципалитеты. А они являются таковыми в силу бюджетных дефицитов, препятствующих самоопределению культурных и исторических объектов…

Моржов положил баул на место и взял другой. «Может, Соне лучше взять с собой рюкзак, а не сумку? - подумал Моржов. – Нет, спортивная сумка – удобнее. Да и женственнее».

- У нас особое отношение и к персоналу, - вещала отовсюду Наташа де Горже. – Продавцы проходят курсы специальной подготовки, где их учат не только разбираться в товаре, но и общаться с людьми, находить контакт с любым человеком. Наш продавец не отделён от клиента прилавком как Китайской стеной. По сути, наши продавцы не продают – они помогают сделать покупку…

Моржов оглянулся. Соня стояла возле дальнего стеллажа. На её плече уже висела какая-то сумочка. Поправляя на плече Сони ремешок, перед Соней суетился мальчик-Помогай. Он даже чуть приседал от усердия – казалось, что он хочет поцеловать Сонечку прямо в наливную грудь. Соня имела всё тот же смиренно-покорный, смущённый – и очень довольный вид. Она стояла перед продавцом словно обнажённая – перед симпатичным холостым доктором. И стыдно – и сладко; и делу польза – и безопасно. Поодаль кругами ходил другой жёлто-зелёный Помогай, которому, видимо, тоже было, что поведать Соне о дамских сумочках.

Моржов устало опустил выбранный баул на стеллаж.

- Нет, эта модель вам не подойдёт, - критическим тоном говорил продавец и всё двигал на Соне ремешок, кончиками пальцев невесомо касаясь упругих сонечкиных выпуклостей и округлостей. – Я хотел бы узнать, к какому стилю вы подбираете аксессуар? Молодёжный, джинсовый, раскованный стиль унисекс позволит вам сохранить свободу общения. Для него требуется что-либо изящное и небрежное, быть может, несколько грубоватое. Но вы – девушка изящная, и это вам пойдёт.

Соня была девушкой вовсе не изящной, а откровенно и даже с перебором чувственной. Но молодой человек уже знал, что любой девушке приятно, когда её называют изящной. Соня млела.

- Может быть, вы предпочитаете джинс, но с подчёркиванием пола - джинс секс-эпил? Это уже акцентировка самостоятельности, независимости, даже некоторого вызова. Тогда требуется нечто вызывающее, броское: длинный узкий ремень, остроугольная форма… Но без вычурности, без накладок, клёпок, блеска…

- Может быть, девушка предпочитает офисный стиль? – авторитетно подключился второй Помогай. – Деловой, сдержанный. С вашими яркими формами вам больше подойдёт брючный костюм строгого, но не глухого цвета. Тогда и сумочка…

Соня даже приоткрыла рот, внимая продавцам. Она послушно глядела на себя в зеркало так удивлённо, словно видела себя в первый раз. Моржов не выдержал. Эти фраеры не сумки продавали – они учили жить. Но сюда, в этот магазин, пусть это даже и гипермаркет, он, Моржов, пришёл за штанами, а Соня – за сумкой, а вовсе не за смыслом жизни. Моржов плечом вклинился между Помогаями и Соней.

- Ребята, достаточно, всем спасибо, - сказал он, бесцеремонно снимая с Сони очередную сумочку, и не смог удержаться от сдачи: – За сумкой мы съездим в бутик, там специалисты. Пошли, Сонечка.

Моржов расплатился за баул и вывел Соню из отдела за руку, словно нашкодившую девочку. Он поднял баул, сжав обе его ручки в кулаке, и показал Соне так, что его кулак оказался напротив её носа.

- Хорошая штука, - весомо сказал Моржов. – Тебе как раз.

- А это… ну, деньги? – растерялась Соня.

- Дарю, - недобро ответил Моржов.

Ничего не объясняя, он снова по-хозяйски взял Соню за попу и повлёк рядом с собой. Мысли его вдруг приобрели какое-то ожесточённое направление.

Чего он хочет? Да ничего особенного. Ему понравилась эта наивная толстушечка, и он хочет с ней потрахаться. Желательно далеко не раз. Без принуждения, без лечения мозгов, без унижения. Потрахаться, не трахнув самое ценное, что в ней есть – её душу. Наверняка в Троельге его мечты и воплотятся. Чем же он недоволен? Тем, что всё равно хочется трахнуть душу.

Вот были бы они любовниками… Что бы тогда Соня ответила на вопрос подружки: «Кто он, твой Моржов?» А ничего бы не ответила. Смутилась бы, плечами пожала. Какой-то там художник, какие-то картины в Москве продаёт – что-то несерьёзное, несолидное. Практически, одна стыдобища. Всякие там Галери д’Кольж и капеллы Поццо и Бьянко, где выставлялись моржовские пластины, для Сони значили не больше, чем индекс Доу-Джонса для Марфы Посадницы. Ах, если бы Соня могла сказать подружкам: мой бойфренд работает в «Анкоре» Помогаем – аж в отделе кожгалантереи! О-о-о!..

Кругом, блин, одни помощники, подумал Моржов. Что за мир, где вся обслуга стала руководителями? Моржов огляделся – везде мелькали жёлто-зелёные Помогаи. И девочки, и мальчики – все были симпатягами. Наверное, и умницами тоже. Вряд ли Наташа де Горже берёт на работу идиотов. Такое количество приятной молодёжи… И это в заштатном, банальном, алкогольном и наркоманском городе Ковязин! Это же сливки города. Молодые, красивые, непьющие, умные. Но почему все они – Помогаи?

Моржов догадался, что попросту завидует. Он-то думал, что поселился в общаге, как кот в мышином питомнике. Но лучшие девки оказались здесь. Кто там, в общаге? Серые мышки, скромные зажатые зубрилки из окрестных сёл… А красавицы – тут: все в коротких зелёных юбочках, разлетающихся над свежими ляжками. Моржов подумал, что он наивно гордился собственным развратом, а истинный-то разврат – вот он, хотя возможно, что здешние мальчики даже не прикасаются к здешним девочкам.

Ну, взял он Соню за булку, и что? Неужели сейчас в примерочной, где он станет выбирать себе штаны, Соня ему отдастся? Нет, конечно. Для этого надо везти её в Троельгу. А вот этому Помогаю она отдастся хоть где и хоть когда. Потому что Помогай сначала её мозги трахнул, а дальше Соне за честь будет, если он соизволит и все остальные её места посетить. Моржов был и умнее, и интереснее, и опытнее этого Помогая – и богаче тоже, но ему с Соней придётся куда сложней, чем Помогаю. А трахать мозги, чтобы открыть себе путь к прочим секретам, он не мог, потому что мозги у Сони были несовершеннолетние, и трахать их было грехом. «Малых сих» Моржов не соблазнял.

- Команда «Анкора» подбирает площадки на скрещениях транспортных и человеческих потоков, и в силу исторических причин нас и муниципалитеты буквально «прижимает» друг к другу, - неостановимо чирикала в телевизоре Наташа де Горже. «Не отказался бы я, чтобы меня к тебе прижало», - мрачно подумал Моржов. - Зачастую муниципалитеты становятся даже нашими внешними соинвесторами. И нам это выгоднее, чем банковские кредиты. Получается, что мы выступаем с муниципалитетами единым фронтом, и в достижении собственных целей нам не приходится перепозиционировать объекты, а наоборот – возвращать устаревшим структурам их изначальный смысл, модернизированный с учётом современных систем функционирования. В этом, на мой взгляд, и кроется успешность и востребованность предприятий «Анкора». Новое предприятие в райцентре Ковязин – ярчайший пример нашего сотрудничества на благо жителей города…

- Житель города решил купить себе штаны! – заводя Соню в отсек с одеждой, объявил Моржов и Соне, и девочке-продавщице.

И Соня, и продавщица несколько оторопели.

Моржов провёл ладонью по ряду висящих штанов, сунул руку вглубь и вытащил держалку, на которой болталось что-то неопределимое. Моржов сдёрнул штаны с прищепок, приложил к себе и повернулся к Соне в фас.

- Красиво? – с вызовом спросил он.

Сонечка не знала, что ответить.

- Померяем! – бодро заявил Моржов.

Он откинул шторку примерочной, затащил за собой Соню и задёрнул шторку.

- Закрой глаза, - велел он Соне.

Соня, похоже, закрыла бы глаза и без приказа.

Моржов проворно спустил джинсы и остался в одних трусах, на которых по белому полю были нарисованы бледно-синие трахающиеся крокодильчики.

- Держи! – Моржов сунул джинсы Сонечке в руки и полез ногой в новые штаны.

Одна нога прошла свободно, а другая вдруг за что-то зацепилась – это большой палец попал в загиб подвёрнутой внутрь штанины. Но Моржов переодевался так стремительно, что уже не мог остановить движение, не мог сбалансировать себя. На мгновение он, согнувшись, застыл на одной ноге, держа на весу штаны, в которых заклинило вторую ногу. Потом его начало неудержимо клонить вперёд. Изрыгая нечеловеческие проклятия, Моржов башкой сорвал шторку и на одной ноге, не меняя позы, в спущенных штанах бешено запрыгал по магазину под изумлёнными взглядами продавщицы, Сони и Наташи де Горже.

- Сергач, у тебя девчонка найдётся?

- А это кто звонит? – недоверчиво спросил Сергач.

- Моржов. Не узнал, что ли?

- А-а, Борян… Тебе на сколько надо?

- Смотря какую. Если как в январе, тогда минуты на три.

- Всё мудишь? – засмеялся в телефоне Сергач. – Ладно, сейчас мой человечек привезёт. Тебе куда обычно, да?

- Куда обычно – что? И кому? Мне или ей?

- Пошёл на хер, - с удовольствием сказал Сергач и отключился.

Моржов сидел на скамейке во дворе районной бани. Заводить шлюшек в сауну он предпочитал со двора, чтоб не светиться. Двор был огорожен дощатым забором и засыпан утрамбованным шлаком. По кучам угля прыгали воробьи. Сбоку стоял полуразрушенный грузовик без передних колёс; в брылья его подпирали два чурбака. Ржавая и чёрная труба кочегарки, укреплённая двумя железными растяжками, торчала в красно-синее закатное небо. Заднюю стену бани покрывала дряблая, осыпающаяся штукатурка. Узкие потные окна понизу были закрашены, а из форточек валил пар и звучал шансон.

Моржов курил, ждал и слушал. «А девчонка хорошая всё надеялась, милая, что Алёшку отпустят хоть на пару минут. Но сказали конвойные: “Ты не стой здесь, красивая. Расстреляли парнишечку, он уже не придёт!”». Язык был родной, край отчий, а быт общий, но порою Моржов казался себе инопланетянином. Всё здесь было не по его мерке. Никак не выходило у Моржова ощущать себя мерой всех этих вещей. …Если ему случалось поджидать шлюшку на улице зимней ночью, глядя на звёздное крошево над Ковязиным, он особенно ярко чувствовал, что половой акт с незнакомой проституткой неуловимо родственен трансляции радиосигналов во вселенную наугад – по программе «SETI».

Хрустя шлаком, во двор бани завернула потрёпанная белая «Волга» с дочерна затонированными окнами. «Волга» принадлежала Сергачу. Она остановилась, словно рассматривала Моржова, а потом передние дверки открылись. С водительского места вылез Лёнчик Каликин, с другой стороны – какое-то чучелко с жутко намазанными огромными глазищами и в мини-юбке.

- Здорово! – протягивая руку, весело крикнул Лёнчик. – Алёнка, иди сюда! Это Борька, мой дружбан.

Чучелко неуверенно приблизилось, проваливаясь тонкими каблуками в шлак.

Моржов молча протянул деньги.

- На два часа берёшь? – быстро пересчитав, уточнил Лёнчик и шлёпнул чучелко по заду: - Алёнка классная девка!..

Чучелко фыркнуло.

- Слышь, Алён, ты его по высшему сорту обслужи, - наставительно предупредил Лёнчик, запихивая деньги в карман джинсов. - Перед ним Сергач на цырлах ходит.

- Да поняла я… - кивнула Алёна и вдруг переполошилась: - Ты чего деньги себе забираешь? Сергач сказал, чтобы ты мне отдал!..

- Тебе зачем? – удивился Лёнчик и засмеялся. – Ты же потом домой пойдёшь.

- Лёнька, отдай! – возмутилась девчонка. – Я же знаю, ты всё просадишь! Иди тогда сам трахайся, если за меня берёшь!

- Ну-ну! – предостерёг шлюшку Лёнчик, приобнял и поцеловал в щёчку. – Давай не кобенься! Отдам я тебе завтра.

- Врёшь, - печально вздохнула девчонка и любяще поглядела на Лёнчика. – Сволочь ты, Каликин…

- Будешь обзываться – будешь пешком топать.

- Всё равно машина Сергача, а не твоя! – вслед Лёнчику крикнула девчонка. – Я Сергачу пожалуюсь!..

Лёнчик засмеялся, влез в машину и дал такой гудок, что Моржов и девчонка подпрыгнули на месте.

- Козёл! – обиженно сказала девчонка без всякой злости, повернулась и привычно пошла к дверям.

Сауна располагалась в подвале, куда вёл узкий коридор со ступеньками. Девчонка держалась за стены обеими руками. Моржов молча шагал сзади, глядя, как слева-направо залихватски болтается собранный почти на макушке конский хвост этой Алёны. Кобылки, распаляя жеребцов, так же задирают хвосты.

Алёна с трудом вытянула на себя толстую дверь сауны, без остановки прошла сквозь раздевалку и уселась на лавочку возле стола. Облицованная жёлтым кафелем, сауна была совсем маленькой и тесной. Стеклянная дверка вела в парилку - нелепую и жутко неудобную; было ясно, что её соорудили просто из приличия. Душевая кабинка уступала размерами даже шкафу. Лишь деревянный стол был широким и просторным. Его построили размером примерно с кровать.

Глядя на Моржова, Алёна улеглась грудью на стол и вытянула руки. Жалобно надув губы, она спросила:

- А ты не можешь дать мне триста рублей?

- Могу, - усмехнулся Моржов и уселся рядом. – Дам потом.

- Тебя как зовут?

- Борис.

- Боренька, купи мне пива, а? – тотчас попросила Алёна.

- Ну вот блин! – удивился Моржов. – Я заплатил за время – и буду по ларькам гонять?

- Ну пожа-алуйста… - заканючила Алёна. – Мне пло-охо…

Моржов тяжело и недовольно вздохнул.

- Ладно, - согласился он. – Я схожу. Но чтоб когда я вернулся – ты уже раздетая была.

Он встал, вышел из сауны, поднялся по узкому коридору-лесенке, прошёл через тамбур и очутился в холле общественной бани, где располагался буфет. В буфете сидели и пили пиво потные, разморённые мужики, вышедшие сюда из парилок прямо голыми, только с полотенцами на бёдрах. Красивая, но немолодая продавщица буфета всё в жизни уже повидала, а потому эти мужики со своими бицепсами, татуировками и шерстью ей были безразличны, как тигрице огурцы. Моржов знал, что буфетчицу зовут Анжела. Моржов хотел взять банку пива, но потом одумался и взял сразу три бутылки.

Когда он вернулся, Алёна полусидела-полулежала на столе всё в той же позе, но теперь уже была туго обёрнута простынёй. Моржов со стуком выставил перед ней бутылки.

- Открой… - бессильно попросила Алёна, глядя на него снизу вверх своими огромными нарисованными глазищами.

Моржов сбил с бутылки пробку одним сокрушительным ударом горлышка по краю столешницы.

Алёна медленно распрямилась и взяла бутылку. Вставляя её горлышко в рот, она с коровьей выразительностью поглядела на Моржова, мимикой привычно намекая на одно из удовольствий, но в остановившемся взгляде читалась только жажда опохмелки.

Моржов присел рядом с Алёной, обнял её и не без труда приспустил простынь ей до живота. Грудки у Алёны были совсем ещё девчоночьи, небольшие, одновременно кругленькие и острые, но острые сами по себе, не от желания.

- Тебе сколько годочков, красавица? – спросил Моржов.

- Двадцать, - с вызовом ответила Алёна, поставив на стол почти пустую бутылку.

В том, что восемнадцать-то ей точно исполнилось, Моржов убедил себя почти сразу же – быстро, но неловко, словно бесформенную подушку запихал в чужую наволочку.

- А ты ничего, симпатичный, - сказала Алёна, оглядывая Моржова и улыбаясь. – А почему очки носишь? Зрение плохое, да? Наверное, много читаешь?

- Я очень добрый, - сердечно пояснил Моржов, - поэтому много плачу. Вот зрение и село. Полегчало тебе? – он кивнул на бутылку.

- А что ты думаешь? Я не пьяная! – тотчас встопорщилась Алёна и отвернулась. – Нам Сергач вообще запрещает пить на работе!

Её грудка лежала в ладони Моржова, как птенец в гнезде. Свободной рукой Моржов повернул лицо Алёны к себе и велел:

- Дыхни!

Алёна закатила глаза – в знак своей покорности дурацкому требованию клиента – и дыхнула носом и в сторону. Пахло от Алёны девичьей свежестью и водкой. Моржов посмотрел на свою большую и тёмную ладонь на белой Алёнушкиной груди и почувствовал себя очень старым. Похоже, что отцовского в нём становилось уже больше, чем плейбойского. Сейчас ему хотелось взять эту дурочку за руку, отвести домой, уложить в постель и ещё посидеть рядом, покараулить, чтобы никуда не убежала и уснула.

Но Моржов отодвинул это желание в сторону, словно мешок с картошкой задвинул ногой под стол. Освободившись от Алёны, он принялся раздеваться.

- Где нахрюкалась-то? – спросил он, нагнувшись, чтобы стащить носки.

- Угощали, - туманно ответила Алёна. – Я целый день уже на работе… Чо, не железная ведь.

Моржов собрал свою одежду в ком и перекинул через стол на противоположную скамейку. Потом взял вторую бутылку и открыл об столешницу. Потом с натугой вытянул из-под Алёны её простыню. Животик у Алёны был едва-едва округлым. Алёна тотчас плотно сдвинула ноги.

Моржов положил ладонь ей на коленку, круглую, как яблоко, и покачал, расшевеливая. Алёна не желала раздвигать колени.

- Скромничать будем? – спросил Моржов.

- Не все же такие, как ты, - буркнула Алёна.

Моржов молча погладил её по щеке, по груди, по животу. Алёна отвернулась.

- Иди хоть в душ сходи, - недовольно сказала она.

Вообще-то Моржов позвонил Сергачу после того, как вышел из бани. Но спорить он не стал, а поднялся и ступил в душевую кабинку. Он пустил одну горячую воду – и всё равно хлынула ледяная, остывшая в трубах. Моржов напоказ обтёр себя руками, не сводя с Алёны взгляда. Она сидела за столом голенькая, сердитая и пьяная. Моржов изумлялся природе: с какой смелостью, с какой нежностью, с каким великим бесстыдством природа ваяла этих молоденьких девчонок. И какой же сивухой были наполнены эти чудесные амфоры.

- Чё ты смотришь на меня? – обиженно крикнула Алёна и отвернулась. Новый ракурс, как на кристалле, только расслоил её облик радугой спектра. А может, это вода попала в глаза.

Мокрый Моржов встряхнулся и опять присел рядом с девчонкой, погладил её по голове, легонько подкинул хвост.

- Не мочи причёску.

- Тогда давай сама начинай, - мягко приказал Моржов.

Алёна вылезла из-за стола и наклонилась над своей сумочкой. Задок её ещё не округлился по-женски, был младенчески-розовым. Моржов тотчас протянул руку и положил ладонь Алёне между ягодиц, но Алёна крутанула бёдрами.

- Ты чего как извращенец? – свирепо спросила она, повернулась и опустилась перед Моржовым на колени.

Распихав ноги Моржова локтями, она нагнулась, держа во рту презерватив, и вдруг распрямилась обратно, брезгливо отлепила презерватив от губ и сплюнула на пол.

- Блин, - сказала она. – Кончик откусила…

Она показала Моржову резиновое колечко и демонстративно просунула сквозь него палец.

- Что делать? – спросила она. – У меня другого нет. Давай, я тебя рукой?

Всё это слегка напомнило Моржову комедию.

- Рукой мы и сами можем, - ухмыльнулся он.

- Ну, сходи, купи новые…

Моржов молча встал, дотянулся до своих брюк и вытащил из кармана цветастую упаковку, которую благоразумно купил всё у той же у Анжелы ещё до звонка Сергачу. На такой мякине Моржов не проводился.

Хмуро спрятав взгляд, Алёна приняла другой презерватив. Моржов сел обратно, и Алёна продолжила дело. Поскольку рот у неё был занят, Моржов почувствовал, что отдыхает от риска услышать ещё какую-либо новость. Он безвозмездно любовался узенькими плечиками Алёны и её гладкой спинкой, которую забавно подметал болтающийся хвост.

- Хорош, а то перестараешься, - наконец остановил Алёну Моржов, взял её под мышки и поставил на ноги. – Садись на стол и ложись на спину…

В этой тесной сауне на полу было не разместиться. Алёна покорно залезла на стол, убрала бутылки и улеглась как покойница – правда, стыдливая покойница, потому что прикрылась руками. Ноги её смешно торчали в воздух, не уместившись на столешнице.

- Не так, - вкрадчиво возразил Моржов.

- Давай так, - ответила Алёна, глядя в потолок.

- Я ростом метр девяносто четыре, - сказал Моржов. – Ты чего? Я же гробанусь с этого стола.

- Другие не гробанулись, - зло возразила Алёна.

Моржова этот цирк начинал уже забавлять всерьёз. Он взял Алёну за щиколотки и подтянул к себе, чтобы край столешницы пришёлся ей под зад. Потом задрал девчонке ноги и развёл в стороны. Алёна по-прежнему закрывалась ладонями.

- Убери руки, - велел Моржов.

- Я стесняюсь! – огрызнулась Алёна.

Моржов в задумчивости потёр лоб её пяткой. Затем забрал в пятерню обе её щиколотки, загнув Алёну как гимнастку, и свободной рукой сдвинул её ладони. Лоно у этой девчонки было гладко выбрито – округлое и свежее, как варёное яичко или, точнее, как персик, только складки припухли – сказался целый день работы. Моржов слегка навалился на Алёну, чувствуя, что входит туго и тяжко – как кол в плотную землю. «Распогодится небось», - понадеялся он. Но Алёна вдруг заорала – уже безо всякого стеснения.

- Чего не так? – рявкнул Моржов, раздёргивая в разные стороны ноги Алёны, чтобы увидеть её лицо.

- Больно! – заявила Алёна. – У тебя презер херовый!

- Нормальный! – начал злиться Моржов. – У той же Анжелы покупал, где и ты брала!

Он снова качнулся в Алёне, и она снова заорала.

- Мне больно! – повторила она. – Меня и так пёрли весь день!..

- Н-ну, блин, подруга!.. – в сердцах сказал Моржов и выдернулся наружу. – Переворачивайся на живот, может, сзади помягче пойдёт…

- Не буду я ни хера переворачиваться!

- Почему это не будешь?

- Да ты извращенец! Ты меня в жопу трахнешь!

- Да иди ты!.. – разозлился Моржов.

Алёна, видно, поняла, что перехватила лишку.

- Сходи к Анжеле за смазкой, - уже миролюбиво попросила она. – У меня кончилась, а у неё всегда есть…

- Ща! В таком виде и кинулся! Может, вообще Анжелу сюда позвать – пусть она за меня и потрахается?

Алёна опустила ноги и, морщась, села на столе.

- Дак позови, - сказала она. – Пусть она меня трахнет, если ты не можешь.

- Чего это я не могу? – изумился Моржов.

Алёна хмыкнула и отвернулась.

Моржов схватился за себя – как парашютист за кольцо парашюта. Парашют и вправду уже планировал косо.

Моржов гневно стащил презерватив и швырнул его на пол.

- Значит, снова ртом поработаешь, - угрюмо сказал он. – Рот, похоже, у тебя ещё не перетрудился.

- Не буду я тебе ничего делать, - отреклась Алёна.

- Ты «буду – не буду» и «хочу – не хочу» для мужа побереги, - посоветовал Моржов. – Деньги взяла? Взяла. А если желаешь постонать – сначала раком встань, чтобы по делу было.

- Не буду я раком вставать! Ты меня…

- Слышал, - оборвал Моржов. – Будешь грубить – дверь запру и без мыла вдую тебе по самые гланды.

- Хер ты вдуешь, - бесстрашно сказала Алёна. – У тебя стоит-то только по праздникам. Нашёл чем пугать.

Моржов смотрел на эту девчонку – и вдруг ему стало невыносимо тоскливо. Да сдалась она ему… Позвонить Сергачу и заказать другую. А-а, неохота. Ничего неохота. Моржов отступил на шаг и внимательно оглядел Алёну с головы до ног. Маленькая, голенькая, отважная блядушка. Красивая, как огонёк на свечке.

Моржов достал из кармана брюк сигареты, развалился на скамейке, прислонившись спиной к стене, и закурил. Алёна всё стояла, опасливо ожидая его действий, а потом расслабилась, вытащила из кучи одежды свои трусики, напялила их и села на стол. Улыбаясь, она взяла со скамейки рядом с Моржовым бутылку пива, сама умело раскупорила её о край стола и начала пить.

- У меня мужик был, ему шестьдесят лет, у него лучше, чем у тебя стояло, - сказала она.

- Не у всякого на тебя и встанет, - огрызнулся Моржов.

- А чё ты меня лажаешь? – усмехнулась Алёна. – Я же не виновата, что ты трахаться не умеешь.

Впервые с тех пор, как закодировался, Моржов почувствовал, что его гвоздят, как Кутузов – Бонапарта. Он просто не мог решить, что делать. Отругиваться – мальчишество, а в морду дать – так ведь девка же, хоть и сучка…

- У тебя жена есть? – вдруг спросила Алёна.

- Тебе-то что? Замуж за меня решила, чтобы «не хочу» да «не буду» говорить?

- Охота мне за тебя замуж, ага, - фыркнула Алёна. – Чё, нормальные мужики, что ли, кончились? Тебе только с недоёбу давать можно.

- Переёб недоёба не лучше, - только и нашёлся, что сказать, Моржов, роняя пепел себе на брюхо.

Алёна сидела на столе в одних трусиках, пила пиво и болтала ногами.

- Чё ты обиделся-то? – спросила она. – Сергачу будешь звонить, что у тебя не встало?

Моржову как по лбу ударило: «На хер я всё это слушаю?..» Он помнил свою кодировку. Этот разговор был тем же самым, только не по своей воле и не на то, что нужно. Надо сматываться!

Моржов встал, шагнул к своей одежде и принялся одеваться.

- Чё ты сразу бежать-то? – болтала Алёна. – Если хер не стоит, так и поговорить не хочешь?

- На хрена мне с тобой разговаривать? – ответил Моржов.

- Я тебе расскажу, как трахаться надо. Может, пригодится. Хотя тебе-то – нет…

В общем-то, для Моржова это было как пожар. Ещё чуть-чуть – и он уже не сможет погасить пламя памяти. Эта Алёна трахала его мозги так, что запомнится навеки. Отобьёт желание насовсем, перепугает до смерти. Так изнасилованные девочки потом не могут вернуться к соответствию со своей природой и захотеть мужчину – в любом мужчине им всегда мерещится ужас, боль, унижение и предательство. И не всякий даже любящий мужчина сможет своей нежностью растворить эту спёкшуюся, чёрствую кровь, коркой стянувшую часть души. Насчёт своей жизни Моржов не сомневался: ему такая нежная женщина не встретится.

- Ты пошёл уже, да? – спросила Алёна. – А триста рублей-то не дашь? Ты же обещал…

За исключением зефира в шоколаде, в мире больше не существовало вещи, об которую Моржов не смог бы открыть бутылку пива. Он шаркнул бутылкой по фонарному столбу, и пробка, звеня, покатилась по тротуару. Моржов сунул горлышко бутылки себе в рот, словно приставил подпорку к падающей Пизанской башне.

…Он поступил хитро: вернулся к себе в общагу и прошёл через вахту, где обстоятельно поговорил с вахтёршей о тонкостях ревматизма, затем громко хлопнул дверью своей комнаты. А в комнате он достал из-под матраса пистолет, сунул его за ремень и бесшумно вылез через окно в палисадник.

На улице давно стемнело. Моржов стоял за акациями с пивом и пистолетом и семантически чем-то походил на гипсового Павлика Морозова. Над акациями вразнобой горели окна общаги. За углом здания чернел Пряжский пруд, весь в лунной чешуе.

Моржов терпеть не мог всех этих страданий и обид, всех этих рефлексий и терзаний. Он просто не выносил себя в состоянии бурного душевного смятения. Ему претило лежать, молчать и терпеть, как тому спартанцу, у которого лисёнок пожирал потроха. Моржов предпочитал при первом же укусе растирать лисят подошвой по половице, а укус обезболивать и дезинфицировать. Пусть алкоголь выжжет все мысли и воспоминания.

Доктор, который заколдовал Моржова от пьянства, предупреждал о всяческих страшных последствиях выпивки: инсульт, инфаркт, паралич, импотенция. Инсульт и инфаркт Моржов отрицал как псевдонаучные угрозы; паралич представлялся ему чем-то незначительным, вроде лёгкого ушиба; а вот импотенции, судя по всему, можно было уже не бояться – с ней и без выпивки проблем не имелось. И Моржов, выбравшись из сауны, купил пива.

Приобщившись к высокому искусству через Староарбатскую биеннале, Моржов иногда размышлял о взаимоотношениях творчества и реальной жизни. Вот судьба: она строится по законам драматургии, или всё же как попало? Моржов всё более склонялся к приоритету драматургии. Выстраивая свою судьбу, человек не имел иной инструкции кроме той, которую настрочил Аристотель. (Кстати, строительство судьбы означало вкладывание своей субъективной воли в объективную жизнь, а это довольно сильно смахивало на половой акт.) Получалось, что воля есть мера художественности в жизни человека (а судьба есть половой акт с жизнью). И главными сюжетами художественности всегда были три вещи, прославленные ещё хиппи: секс, дрэгс, рок-н-ролл.

Секс у Моржова имелся только что (ну и пусть вместо блуда получилась блуда), дрэгса он купил по пути и купит снова, сколько надо. Оставался рок. Вообще-то кодировка посадила рок на цепь, и теперь рок разве что при оплошности Моржова мог цапнуть хозяина за пятку. Но Ахилл из Моржова был хилый, поэтому рок оставался неудовлетворённым. А ему хотелось побегать на воле, поиграть с Моржовым в свою любимую игру – в орлянку. Моржов пожалел свой рок и решил нажраться - пустить рок погулять. Если рок, сидя на цепи, зачахнет, Моржов, пожалуй, действительно рискует схлопотать инсульт, инфаркт или паралич. Так что внезапное пьянство Моржова оказывалось не только субъективным мазохизмом – сублимацией алёнушкиного свинства. Пьянству нашлось и объективное оправдание: самоспасение. Органичность сочетания объективного и субъективного вселяла в Моржова ощущение правильности избранного пути.

Стоя за акацией, Моржов вытащил из-под ремня ПМ и с натугой передёрнул затвор. Это был очень голливудский жест. Мало, мало в жизни голливудства, не хватает его народу. Недостаток голливудства приходилось компенсировать бессмысленными действиями – например, щёлканьем затвора. Так же, как своё фиаско с проституткой Моржов компенсировал образцовым фаллическим символом – пистолетом.

Моржов спрятал ПМ, вышел из-за угла общаги и пошагал по улочке вдоль пруда. Звёздная и неровная ночь была как горячая радужная тьма после самого сладкого любовного содрогания. Тёплая земля лежала, словно разворошённая постель: Семиколоколенная гора как продавленная подушка, Чуланская гора – как отброшенное и смятое в ком одеяло. В изнеможении распростёрся Пряжский пруд; изгиб отражённого месяца казался вмятиной от женского колена. Природа повсюду растеряла любовные черты, будто захмелевшая девчонка, раздеваясь, раскидала по комнате свои вещи: фонари бульвара Конармии – как бусы на столе, два купола Спасского собора – как лифчик на спинке стула, лакированной туфелькой блеснула иномарка в проулке, и даже лужи под ногами лежали как забытые под кроватью трусики.

В сквере у набережной Моржов услышал грубые мужицкие голоса подростков и неумелый девчоночий мат. Моржов притормозил и повертел головой, чтобы блеснули очки. Наживка была тотчас проглочена.

- Мужик, стоять! – донёсся из скверика хамски-хозяйский окрик. – Сюда подошёл!..

Эх, голливудство-голливудство… Голливудский символ Америки – обаятельный и респектабельный президент, ручкой помахивающий толпе из открытого лимузина, а в окне окрестного небоскрёба торчит мрачный и тощий тип со снайперской винтовкой у плеча. А символ города Ковязин – пьяные подростки с глумливым окриком «Мужик, стоять! Сюда подошёл!», и дальше по-шакальи – сзади и все на одного.

Моржов допил пиво из бутылки (не пропадать же продукту), присел и разбил бутылку об асфальт, а дальше с «розочкой» в кулаке молча бросился к скверику.

Подростки сообразили не сразу, но потом с воплями и девчоночьим визгом дружно прыснули прочь, топоча по кустам. Моржов как Кинг-Конг запрыгнул на скамейку, но вокруг уже было пусто, лишь под луной изумлённо колыхался сигаретный дым. Моржов швырнул вслед ублюдкам «розочку» и в досаде плюнул: чёртова привычка самообороны, как же он забыл про «пэ-эм»? На хрена он тогда покупал пистолет, если всё равно бутылки бьёт?

Озлобленно почёсываясь, Моржов вырулил обратно к набережной и пошагал в сторону плотины, где светился коробочек круглосуточного ларька.

Моржов набрал бутылок пива в полиэтиленовый пакет, подумал и прямо у прилавка накатил пластиковый стаканчик водки. Водка была крепкая и дорогая, словно её гнали из слёз поп-звёзд. Но Моржова всё достало. Пускай его ероплан срывается в штопор.

Едва Моржов чуть-чуть отошёл от ларька, его шумно и мощно вытошнило прямо в Пряжский пруд. Сказалось, блин, долгое отсутствие практики. Моржов подумал и выбрал в девиз правило Щёкина: «Брать – так литр!». Он упрямо вернулся в ларёк, прополоскал горло минералкой и педантично повторил процедуру с водкой. Водка злобно шлёпнулась на дно желудка жгучей медузой и больше не шевелилась, сидела тихо и обречённо, таяла.

От ларька Моржов пошёл вверх по Колхозной улице. Судя по мёртвым фонарям и фасадам, которые своим разнообразием напоминали очередь в травмпункт во время гололёда, улицу следовало бы звать Бесхозной. С неё Моржов свернул на улицу Героя Рыбакова. Моржов не знал, какую амбразуру закрыл своей орденоносной грудью герой Рыбаков (генерал, как гласила мемориальная табличка), поэтому для себя называл улицу именем Героя Робокопа. Про Робокопа Моржов знал всё с детства, и Робокоп, действительно, был герой.

Улица Робокопа была хаотически выхвачена из тьмы фрагментами финансово успешных территорий. Горели редкие витрины магазинов и вывески офисов, озаряя куски тротуара, вымощенные разноцветной плиткой. Над долгими перебежками тьмы в лунной мгле клубились тополя и тускло бликовали маленькие окна вторых этажей. Окна полуподвалов печально глядели снизу вверх из ям, забранных решётками. Казалось, что сейчас оттуда протянутся бледные руки с раскрытыми ладонями, на которые требуется положить милостыню. Отражая луну, навзничь, как убитые, на дороге лежали плоские лужи.

Моржов шагал, пил пиво, курил и глядел в перспективу улицы, ребристой и фигурной. Как бы ни обветшал неухоженный город Ковязин, в его старине не было убожества. Подсвеченные луной и витринами, все фронтончики, мезонины, кокошники, эркеры, сандрики и лопатки разнобойных особнячков, суммируясь, складывались в образ незримой Триумфальной арки, что во тьме стояла над Ковязиным.

Это была победа мужского начала человечества над женской податливостью пространства и природы. Моржов считал, что зодчество по характеру своего предъявления изначально неискоренимо-мужское. Оно молодцевато выпячивало широкие груди ризалитов, брутально выдвигало челюсти балконов, напрягало вздутые мускулы колонн и натягивало сухожилия пилястров, по цоколям было расчерчено на прямоугольники, будто накаченный брюшной пресс, бесстыже развешивало каменно-тяжёлые и пышные гроздья капителей и барельефов. Вся анатомия зданий была выставлена напоказ именно с мужской наглостью бани, а вовсе не скрыта с женской стыдливостью улицы. Женской архитектурой были пещерные города и пирамиды, каналы и хтонические лабиринты метрополитенов. А внешний мир был мужским, но в Ковязине – обшарпанным и надтреснутым, словно бы мужчина довольно долгий срок отмотал на зоне и совсем оскотинился. Трахая, он натирал, драл и царапал. Без смазки вроде выпивки никто его уже не хотел.

Ещё, кстати, бывала смазка типа «любовь», но Моржов на такое не рассчитывал. Ему не повезло: никогда никакие женщины его не желали. Всех, что у него были, он взял сам. А впрочем, возможно, что напор Моржова просто обгонял скорость созревания женских вожделений. Но Моржов всеми этими примерками и соображениями никогда не заморачивался. Он считал, что вместо любви ему вполне достаточно голливудства.

Моржов аккуратно поставил пустую бутылку возле мятой железной урны – бомжи подберут, - и откупорил новую.

… Как было в кино «Красотка»? Молодой, но состоятельный Ричард Гир, холостой и очень добрый, снимал проститутку. Моржов тоже был молод, очень добр, холост, упрощённо говоря – состоятелен и в принципе не так уж плох собою (если не считать трусов с бледно-синими крокодильчиками). У Гира проститутка оказывалась красивой, как Джулия Робертс, но грубоватой и вульгарной, зато в душе – нежной, ранимой и обиженной. Так, блин, и у Моржова случилось!.. Проститутка отдавалась Гиру с неподдельным жаром, потому что драматургически это выглядело идеально. Моржов считал себя достаточно волевым человеком, чтобы его половой акт с жизнью превратился в драматургическую судьбу. Выходит, что он, как тот Гир, тоже заслужил сладкое.

А драматургия почему-то вывернулась наизнанку. Девчонка явилась пьяная, не далась, выклянчила деньги, да ещё и оскорбила так, что Моржов ощутил себя слегка кастрированным. Причём именно в тот момент, когда он уже почти прокопал подземный ход в женский монастырь. Что-то в его жизни оказалось сильнее голливудства, драматургии и судьбы. И рок здесь был не при чём.

Моржов яростно открыл пивную бутылку зубами, словно укусил себя за кандалы.

Конечно, и раньше у него случались провалы, позорища и обломы. Но они всегда лежали в русле драматургии. Во всяком случае, их всегда можно было интерпретировать как рок или судьбу. А с этой Алёной – шиш. Привычная логика не просто дала сбой, а вообще растворилась нигде. Можно было, разумеется, найти случившемуся десяток объяснений, но в данном случае любая причина нейтрализовалась контрдоводом.

Например, причина: девчонка устроила истерику и не далась, потому что устала и была пьяная. Контрдовод: не такая уж она была и пьяная, если не забыла про деньги; а если уж она помнила про деньги, то не стоило ей артачиться перед другом сутенёра. Да ведь и не первым же мужчиной был в её жизни Моржов! Следовательно, она должна знать, что сопротивление отнимает больше сил, чем покорность – значит, не так уж она и устала.

Причины и контрдоводы уравновешивали друг друга. Эта зыбкая неустойчивость должна была нарушиться в ту сторону, куда толкал Моржов. А она нарушилась в противоположную сторону. И нарушиться подобным образом ей было не так-то просто, потому что напор Моржова был традиционно силён, хоть и мягок. Так что же стряслось? Что за чёрт вклинился в ситуацию?..

Моржов уже прошёл весь центр Ковязина и теперь шагал сквозь окраину. Кругом громоздились какие-то гаражи, сараи, заборы, штабеля труб, бараки, столбы, поленницы, трактора… Улица перепрыгивала через речку Пряжку, здесь ещё не разлившуюся прудом, и Моржов с удивлением понял, что не может пройти по мосту тротуаром. Тротуар оказался слишком узеньким. Моржов осторожно преодолел мост по осевой линии, для равновесия широко растопырив руки. В одной руке блестела бутылка, а в другой, на которой висел пакет, дымилась сигарета.

… Моржов давно догадался, что Кризис Вербальности лишил мир цели. На хрена она нужна, если за неё можно выдать что угодно? К тому же есть куча разнообразных наркозов, с которыми не только про адекватность, но и вообще про реальность можно забыть. Поэтому мир не таков, каким его делают, а таков, как это делание происходит. Сверхценность цели сдрейфовала на средства. Облик мира определяется не степенью приближения к идеалу, а способом мышления, формулирующего идеал, который ни практически, ни теоретически совершенно не нужен. Как городу Ковязину для комфорта совершенно не нужен стиль провинциального классицизма, в котором он выстроен, а нужны трубы, гаражи, поленницы, столбы, сараи…

Значит, блуда с Алёнушкой случилась не потому, что Моржов не учёл какой-то тайной цели Алёнушки, а потом удивился, что эта цель для неё оказалась важнее всего прочего. Блуда случилась благодаря трахнутым алёнушкиным мозгам. И надо понять, что и как Алёнушку трахнуло, потому что Алёнушка – не одна. Впереди – Троельга, и там Милена, Розка, Соня… Моржов не хотел снова попасть в блуду. Если он не докопается до причины, то и в Троельге не получит ничего, кроме импотенции на нервной почве. А на хрена тогда ему свобода и деньги, если главная ценность будет недоступна? Но вопрос, на который Моржов хотел получить ответ, был адресован не к бабам, а к миру.

Моржов выбросил очередную бутылку и обнаружил, что осталась последняя. На обратный путь не хватит. Он уже вышел из Ковязина и стоял на обочине дороги, которая через поле и перелесок вела из города на большую федеральную трассу. Никто в Ковязин не ехал, и ждать тачку было глупо. Моржов вспомнил, что на съезде с трассы стоит круглосуточная кафешка для дальнобойщиков. Там можно хотя бы пивом затариться.

Хрустя гравием обочины, Моржов дошагал до кафе. На стоянке перед ним светлела единственная «девятка». В её раскрытом окошке краснел огонёк сигареты. Широкая трасса была туманна и пуста. За кюветами поднимался тёмный, неподвижный лес. Моржов стрельнул с пальца окурок и вошёл в кафе.

Продавщица, чем-то напоминавшая Анжелу из сауны, сидела за стойкой и смотрела телевизор. За боковым столиком обедали (или ужинали? или завтракали?) две молоденькие девчонки-проституточки. Они были из разряда «плечевых» - девочек для трассы. Хуже была только работа для «чёрных» на рынке, но там, как рассказывали Моржову шлюшки из саун, отирались, в основном, крепкозадые девки из деревень, которые вечерний секс на ящиках с помидорами совмещали с дневной торговлей в лотках.

Моржов осмотрел небогатую выставку пива на витрине.

- А чего приличного нет? – спросил Моржов. – Одно это, да?

- Другие не жаловались, - холодно ответила продавщица.

Моржов тотчас вспомнил, что эти «другие» так же ещё и в сауне при сексе не падали со стола. «Другие» явно устроились в жизни лучше, чем Моржов.

- Ладно, красавица, дай мне вон те две бомбы, - согласился Моржов. – Сдачи не надо.

Он сунул пластиковые бутыли в пакет, присел за столик и раскупорил свою последнюю бутылку, но вдруг услышал:

- Со своим у нас нельзя.

Это сказала продавщица. Моржов закрыл рот и посмотрел на неё. Женщина она была яркая, но затёртая, как старые джинсы. Видимо, стать такой продавщицей, Анжелой из сауны, и было самым благополучным финалом жизни девчонок вроде тех, что сидели направо от Моржова. Девчонки тоже глядели на него.

- Я же купил пару «титек», - удивлённо возразил Моржов.

- Со своим у нас всё равно нельзя, - поколебавшись, раздражённо повторила продавщица.

- Слушай, давай без морали, - попросил Моржов. – Тебе какая разница? Я ведь не курю тут, не плюю, не блюю. Отдохну и пойду.

Он воткнул горлышко бутылки в рот и тотчас чуть не подавился, потому что одна из девчонок закричала:

- Ты чо тут наглеешь? Тебе сказали – нельзя!

Моржов откашлялся и ответил:

- А ты чего разоралась?

- Ты здесь не дома, понял? – крикнула девчонка.

- Зато, похоже, ты дома, - буркнул Моржов и обратился к продавщице: - Хорошо, дай мне стаканчик. Буду пить ваше.

- Здесь не распивочная, - презрительно сказала продавщица. – Иди бухай на улицу.

- Вы чего, подруги, на меня взъелись? – совсем озадачился Моржов.

- Иди отсюда, тебе сказали! – вопила девчонка.

Моржов почувствовал себя так, будто со своим пивом вломился и расселся в гинекологическом кабинете, не заметив, что идёт осмотр пациентки.

- Лерка, позови Андрея, - приказала продавщица.

Вторая проституточка вскочила и выбежала из кафе.

Моржов всё понял. Он заявился сюда не вовремя – в обеденный перерыв, весь такой из себя свободный, пьяный дорогим пивом. А тут две шлюшки в разгар рабочей смены и отставная дама. И нет при них ни клиента, ни просто мужика, хотя они тут сидят, естественно, как женщины, а не как термометры. А Моржову баба тоже не нужна – это по нему видно: значит, шлюшки с продавщицей вдвойне никому не нужны. Такое утверждение требовалось опровергнуть хотя бы с помощью сутенёра, курившего в «девятке».

Сутенёр вошёл, моргая на свет. Он был парнем примерно моржовского возраста, только, судя по татуированным пальцам, вёл иной образ жизни.

- Вот этот гондон, - из-за спины сутенёра сказала шлюшка, тыча пальцем в Моржова, будто бы, кроме Моржова, в кафе было много и других гондонов.

- Ты хули залупаешься? – привычно начал сутенёр, нагибаясь вперёд и двигаясь на Моржова.

Моржов вдруг почувствовал, что звереет. Ему жутко осточертела эта переизбыточность бытия. Он зашёл в кафе за пивом – и попал на чужие комплексы; снял проститутку – и его трахнула система мира; решил купить девушке сумку – и ему чуть не впарили смысл жизни. Он задрал на брюхе майку, вытащил пистолет и без прицела пальнул в открытое окно.

Девчонки завизжали, приседая; сутенёр застыл на полушаге; продавщица отпрянула и стукнулась спиной о витрину с бутылками.

- Назад отошёл! – вставая, рявкнул Моржов сутенёру.

Благодаря Голливуду, технику ограбления кафе Моржов знал куда лучше, чем, к примеру, правила поведения на пожаре. Нужно было держать пистолет обеими вытянутыми вперёд руками, всё время двигаться, быстро озираясь по сторонам, и орать, называя всех женщин «суками».

- Ты чего, братан?.. – оторопел сутенёр.

- Руки на виду держи! – снова рявкнул ему Моржов.

Сутенёр послушно поднял открытые ладони и даже слегка покачал ими, как генсек.

- Лизка, кто это?.. – краем рта спросил он у продавщицы.

- Сама первый раз вижу… - выдохнула та.

Моржов с наслаждением коленом перевернул свой столик, потом пнул стульчик так, что тот по диагонали перелетел через кафе. Шлюшки снова завизжали.

- Тихо, ебёна мать! – прорычал Моржов и опять бабахнул из пистолета в окно.

Он глянул на продавщицу. Та молодела прямо на глазах, как старая кошка, увидевшая мышь. Вряд ли у неё под стойкой спрятан дробовик, как обычно бывает в кино.

- Договоримся, мужик… - осторожно сказал сутенёр.

- Хер ты со мной договоришься! – торжествующе проревел Моржов.

- Те чё надо? – бормотал сутенёр, отступая. – Бабок надо?..

- Я выручку вечером сдала, - быстро сказала продавщица.

- Может, девчонок надо?… - увещевал сутенёр, не отрывая глаз от лица Моржова.

- Ты чё нас ему даёшь?! – завизжали проститутки.

- Молчать, соски! – крикнул Моржов, дёрнув пистолетом. Обе девчонки дружно пригнулись.

- Смотри, девчонки какие… - внушал сутенёр.

Моржов стремительно перевёл ствол на проституток. Те шарахнулись назад, своротив столики.

- Живо обе разделись! – приказал Моржов и, прищурившись, саданул из пистолета в третий раз – теперь уже в приоткрытую дверь.

- Обе, живо! – углом рта приказал сутенёр.

Толкаясь локтями и нагибаясь, обе шлюшки торопливо постягивали с себя тряпки и замерли, одинаково прикрыв грудки перекрещенными руками. Их выбритые лобки от страха походили на сморщенные куриные гузки.

- Во-от… - вкрадчиво прошептал сутенёр Моржову, бровями указывая на голых шлюшек у себя за спиной.

- Готово? – спросил Моржов.

- Готово, - угодливо кивнул сутенёр.

- А теперь давай трахай их, - приказал Моржов.

- Ты чего?.. – совсем растерялся сутенёр.

- А чего ты хочешь? – заорал Моржов. – Ты на хер их на трассе пасёшь? Тебе денег надо? Надо? Не слышу ответа!..

- Надо… - кивнул сутенёр.

- Тебе на хера деньги, мудила? – Моржов пинком отправил второй стульчик в ноги сутенёра. – Чё ты с ними будешь делать? Тачку купишь? На хера тебе «Мерс» в Ковязине, если у нас дороги не чинят?

Сутенёр подавленно молчал.

- По миру кататься будешь? – теснил Моржов. - Тебе на хера, если ты Корею от гонореи не отличаешь?.. Квартиру купишь, женишься? На хера тебе жена? Ублюдков плодить?.. – Моржов наступал на сутенёра, а тот пятился. – Тебе бабки нужны девок снимать? Вот тебе девки! Трахай давай! Это лучшие!..

Ни сутенёр, ни перепуганные шлюшки ничего не понимали. Сутенёр затравленно оглядывался на девчонок.

- Трахай давай! – куражился Моржов, махая пистолетом.

- Ты чё, братан… - талдычил сутенёр. – Ты чё… Я так не могу – под стволом-то…

- А я могу? – орал Моржов. – Я могу?